Вера Горшкова: "Любить детей – вообще очень трудно"

Вера Горшкова: Любить детей – вообще очень трудно

НИА "Нижний Новгород" публикует полный текст интервью художественного руководителя театра "Вера" Веры Горшковой авторской программе Романа Скуднякова "Без галстука" на ТК "Волга"

–Этот человек ставил запрещенные пьесы и все это время руководил детским театром. У нас в гостях – художественный руководитель театра "Вера", заслуженный работник культуры Вера Горшкова.

Сейчас на эксперименты тоже наверняка тянет?

–Да. 20 марта был день детского театра. И в этот самый день детского театра я настоятельно требовала, чтобы мы прочли пьесу Ксении Драгунской. Она называется "Истребление" и повествует про то, как придумали единый экзамен.

–Слово "Истребление" – не очень детское…

–Да, и, наверное, это всех напрягло. Все сказали "слушайте, не надо, и вообще это лишний разговор. Ну, ЕГЭ и ЕГЭ, есть он теперь вот такой"… Но Ксения прислала пьесу, и я поняла, что проблемы остались проблемами. Времена не выбирают, в них живут… И вот читали мы эту пьесу. Я решила, что мы эту пьесу не будем играть, мы ее прочтем. Пьеса резкая очень, одни углы, язык сложный - как сегодня разговаривают. Сериал "Школа" отдыхает. Сначала было страшновато. Мы это делали втроем на всю аудиторию… Не со всем бы я согласилась из того, что там написано, но если к этому правильно подойти… Сколько ломается детей из-за ЕГЭ, сколько произошло самоубийств, сколько ругают его маленьким языком, сколько подделок билетов… За всем этим стоят люди, дети, которые живут сейчас. Мы все говорим: дети – наше будущее. А я думаю: оно не будущее, оно настоящее, думать о них надо сегодня.

–В университете искусств вы выбрали специальность режиссера. Неужели вам не хотелось стать артистом?

–Очень хотелось. Только когда я после восьмого класса провалилась на экзаменах в наше театральное училище, поехала в Ярославль. Там я не провалилась, дошла до третьего тура, знала, что ко мне есть определенный интерес. Там был мастер по фамилии Давыдов. Мне, 14-летней, эта фамилия тогда ничего не говорила, это я уже потом узнала, что был такой мастер – Давыдов. Он меня тихо отвел в сторонку и спросил: ты в шахматы играешь? Я сказала, что да, играю, и обыграла его в шахматы. То ли мне повезло, то ли была напряжена, то ли он мне поддался. И он спросил меня: а ты что-нибудь знаешь про режиссуру? Я сказала, что ничего не знаю, но сочиняю разные спектакли, дворовые, или в коридоре их показываю нашим подружкам, и маленьким детям показываю такой театр. Он говорит: ну, вот это и есть режиссура. Ты никогда не хотела заниматься организацией спектаклей? Я говорю: я хочу быть артисткой и только артисткой, навсегда-навсегда…

–И все же?

–И все же он сказал, заканчивай школу и иди-ка ты, матушка, туда, куда тебе надо идти.

–И послал правильно?

–Да, наверное, он послал меня правильно. Потому что я еще потом написала письмо Георгию Товстоногову, что у меня, мол, есть такие сомнения, хочу создать свой театр, и даже знаю, какой. Но очень хочу работать в таком театре, как у него, кем угодно, даже пожарным. На что он мне ответил: не надо пожарным, заканчивай, учись и делай. И я сделала.

–У истоков практически каждого нижегородского театра – семейные династии. Это Васильевы-Мещерские, Дворжецкие, Чикишевы (театр "Пиано"), ну и Горшковы. На работе, дома одни и те же разговоры. Замучились, скучно, устали?

–Нет, не замучились, не скучно. И интерес всегда сохраняется. Ну, правда, мы выжигали всегда… Ссорились… мы кричали, стонали, добивались, каждый считал, что только так и никак по-другому, потому что Миша (супруг) – в первую очередь артист ТЮЗа им. Крупской, а у меня, извините, тогда была просто малолетняя студия, дети маленькие, и их много, и просто сочиненные спектакли, которые вроде бы в ранг этого всего и не вписывались, и не особо были понятны – что это она "Маленького принца" в комнате играет, что это она затеяла каких-то "Лунных волков" садуровских? Вот нашла какого-то Каца, вот нашла сцену пушкинского дома в подвале, почему-то все вместе еще чай пьют, а потом спорят до глубокой ночи… там целая история была. А потом произошло другое – Миша в какой-то момент просто вырос из детского театра, а мне стало трудно, потому что мы же тоже росли, и надо было, чтобы кто-то думал еще и о крыше, и о гвоздях…

–И такой человек появился…

–Да, это был он.

–В 2010 году было заявлено, что ваш государственный театр будет реконструирован. Есть подвижки?

–Подвижек мало, но есть проект и уже есть реальность, что он осуществится. Во всяком случае, я верю, не позволяю себе не верить, что это осуществится. Это будет тот самый театр, о котором я мечтала всю жизнь.

–Вы – организатор проекта "Почта Деда Мороза". При этом вы отдаете себе отчет, что не все дети верят в него, многие считают, что это сказочный персонаж. Не обидно?

–Нет, не обидно. Они правильно считают. Конечно, сказочный. Но все дело в том, что сказка – это как "вдруг". Вот вы говорите – "вдруг" – и случается чудо. Дед Мороз все равно есть, и он самый главный. У него просто очень много посланцев, которые приходят и осуществляют твои заветные желания.

–У вас трое детей, четверо внуков. Мне кажется, это кошмар для западной женщины, там одного-то ребенка боятся родить, и все ради карьеры. Скажите, вы такая смелая или вы не карьеристка?

–Мне все время кажется, что во мне существует одна очень… боюсь сказать, что убогая… черта… Я не то чтобы ничего не боюсь, смешно сказать, я просто подумала, что Господь мне дает детей. И я не думала никогда о том, что не смогу их вырастить, хоть при зарплате в 62,50 и 70 рублей, которые были тогда у меня и у Миши, мне в спину неслось "нищету плодит". Но я горжусь сегодня своими детьми. Все трое состоялись, все с интересными биографиями и люди хорошие. Думаю, что все равно есть такая вещь, которую надо осознать. Моя бабушка говорила: Вера, ты должна чувствовать порог, за который перешагивать нельзя. Если не чувствуешь этого порога, ты наделаешь много ошибок, если ты понимаешь, что в тебе нет сил и возможностей воспитать ребенка, вырастить его, тебе не хватит щедрости, доброты… даже не денег, потому что деньги – это наживное, их можно заработать в конце концов, и не все строится только на этом.

–Это созвучно высказыванию одного из героев нашей программы - Владыки Георгия: "Кто знает предел своих возможностей, тот не знает поражения". Вам приходилось гастролировать за границей, дети везде одинаковые или есть разница играть для российских или немецких ребятишек?

–У нас было огромное количество потрясающих случаев – разные были: языковой барьер, драматургия разная… Вот один из последних случаев – мы везли на европейский фестиваль сказку о Царе Салтане. И Александр Палеес, царство ему небесное, сказал мне: Верочка, ну что же ты делаешь, это же Пушкин, там же стихи, понимаешь, что это не переводится? А я подумала – это же музыка, все переведется. И вот играем мы один из первых спектаклей в очень интересном пространстве – это были заброшенные шахты, преобразованные в культурный центр, и в разных шахтах игрались разные спектакли для детей, это был пир детского спектакля. Вместо 200 человек, которые предполагались в нашем зале, было 450. И все, что мы наметили – где и как ходим, где и что размещается, как летает – было заполнено детьми. Так и играли – среди них и коршун летал, и лебеди. Важно уважение, которое я чувствовала к русскому театру от детей. Я стою все время у входа, потому что мне важно видеть глаза зрителей. Переводчик говорит о том, что смотреть будем Пушкина, "Сказку о Царе Салтане", что это русская сказка. И тут вскакивает совершенно рыжий пацан и кричит: я русский, я русский! На него все повернулись, не поняли. А он, вероятно, больше не знает никаких русских слов, кроме этих. А потом дети, хоть их никто не учил, делали круг почета – все подходили ко мне и говорили: danke schon, danke schon, zer gud, zer gud, и каждый пытался дотронуться до моей руки. Я только потом поняла, что эти прикосновения для них очень важны, они чужим не позволяют дотрагиваться до себя и до своих рук.

–Главная тема – дети и что они смотрят. Тема насилия на экране. Пять лет назад телевизионщики обещали, что введут некую внутреннюю цензуру, Госдума приняла обращение к директорам телеканалов, но от этого мало что изменилось. Нужно честно признать, что 60% всех телепрограмм, 90% всех фильмов все-таки содержат сцены насилия, драк и так далее. Может, не мучиться по этому поводу? Ведь какая жизнь без драки…

–Нет, я думаю, что если не будет государственного закона, ничего не изменится. Мы забываем одну очень важную вещь – когда мы слышим от всех умных людей, политиков, экономистов, что во главу угла надо ставить экономику, мы про душу забываем. Но ведь экономику-то делают люди, а ничего не сделает самого человека, кроме культуры. Все соглашаются, все кивают головой: да, правильно… но никто ничего все равно не делает. Мне кажется, это большое зло, и бороться с ним практически невозможно. А самое страшное – что оно вычищает внутренности, что оно делает человека агрессивным. Ведь все стрелялки до добра уж точно не доведут.

–Как вы считаете, как многодетная мама с большим опытом, может, вообще не стоит включать телевизор для наших детей?

–Нет, я думаю, что все равно стоит. Это опыт, и ничего мы не можем с этим поделать. Чем больше ты будешь защищать, тем больше будут нарушать.

–Ну и к тому же вопрос цензуры – он очень субъективный, ведь у каждого свои ценности. Для кого-то фильм "Молчание ягнят" про каннибала доктора Лектера шедевр мирового кино, а у других он вызывает отвращение.

–Все это должно быть в семье. Хочу я это смотреть или не хочу – у меня всегда есть выбор. Я не могу этого делать, потому что я никогда этого не делала.

–А как насчет современных мультфильмов? Как вы их оцениваете?

–Я смешными их оцениваю. Дети мои их обожают. Мой любимый внук Илюша, который в этом году пошел в школу – заставляет меня все это дело смотреть, образовывает. Я честно их смотрю и не вижу, где смешно. Думаю: что такое, я же должна все это понимать… Ты делаешь спектакль, ты должна же понимать, где смешно, а где нет. Внук мне даже рассказывает про это. Мы, конечно, настраивали его сразу на наши, на русские мультики.

–Вам, наверное, больше нравятся русские, советские мультики?

–А я их не очень любила, вы знаете. Как-то редко-редко смотрела. А сегодня, в связи с сегодняшним возрастом, насмотревшись всего, я их с каким-то вдохновением смотрю.

–Ностальгия?

–Может быть и ностальгия.

–Самые острые вопросы от нижегородцев. Светлана Дронова, Нижегородский район. Смотрела театрализованное представление ко Дню народного единства. Была в ужасе от качества костюмов, грима, который был виден просто за версту. Неужели наши театры настолько бедны?

–Я думаю, что это уже уличное представление, оно никакого отношения к театру не имеет. Посмотрите, как одеты актеры на сцене оперного театра. В "Вере" не костюмы, а сплошной эксклюзив. Приходите и посмотрите.

–Александр Константинович, искусствовед. Вы много работали с замечательным сценаристом Рудольфом Кацем. Нет ощущения, что сейчас у театров основная проблема не с нехваткой талантливых актеров и режиссеров, а с ограниченным числом хороших пьес и талантливых драматургов?

–Я, наверное, сейчас нехорошо поступлю, ответив, что, по-моему, такой нехватки нет. Надо просто это все смотреть, видеть и делать. Все есть. Конечно, мы возвращаемся к тому же Рудольфу Михайловичу. Я сейчас возвращаюсь к "Афоне", которого хотелось бы вернуть, потому что сейчас это так актуально, так верно. Я не понимаю слов "актуально" или "неактуально". В каждом возрасте есть такой период, когда с человеком надо говорить о важных и серьезных вещах. Вот что надо искать в драматургии, которая есть сегодня.

–Вопрос практически в тему, от читателей газеты "Аргументы и факты. Нижний Новгород". Ирина Смолянинова. Один из ваших спектаклей посвящен проблеме борьбы с наркотиками, еще один – разводу родителей. Неужели это самые актуальные темы для людей?

–К сожалению, это актуальные темы. Спектаклю, который был сделан про наркотики, уже пять лет. Это не просто спектакль. После каждого спектакля было обсуждение, встреча с ребятами, которые употребляли наркотики и перестали употреблять, и каждый пытался этот опыт донести до другого. Мне кажется, это очень важно, потому что в зале сидели их сверстники.

А что касается спектакля о разводе, мне показалось, что это серьезная тема на сегодня, ведь неполных семей сейчас очень много. И древнейший опыт Эллады – история Ясона и Медеи, которая стоит в центре спектакля – строится на одном и том же: нужно ли нам думать о детях, когда мы разрываем узы брака, или не надо думать о детях, а надо думать только о любви, которая к нам приходит в этот момент? Что важнее? Наш спектакль заканчивается всепрощением: дети прощают отца и отпускают его. Жена не может простить свою любовь, которой больше нет, а дети понимают, что счастья не будет в семье, если папа не будет счастлив. Об этом можно говорить. Мне кажется, что это тоже важная тема, об этом надо говорить с детьми старшего возраста. Насколько они это понимают? Насколько это для них свято?

–Зачем прятать голову в песок…

–Зачем, когда можно честно на эту тему поговорить? У нас много взрослых тетенек выходит из зала со словами: "Зачем я буду это смотреть". С руганью. Мне не обидно, мне больно. Я понимаю, что они сами не захотели поговорить. Я не испытываю ни радости, ни каких-то других чувств. Нежелание говорить – это тоже позиция. Это отдельная тема, которой можно время посвящать, потому что спектакль идет в театре. И это – моя позиция, как режиссера. И причем ведь каждый из нас это испытывал, каждый из нас терял любовь. Один сохранял, а другой терял. А страдали все время дети. Вот спросите кого-нибудь из детей, у которых родители живут в разных местах: а ты что чувствуешь? Ну, папа купит красивую игрушку на день рождения… Но ведь это пойдет потом шлейфом через всю жизнь ребенка, отразится на его поступках. Театр не должен этому учить. У него нет такой функции. Но мы хотим поделиться своим взглядом, своей болью. Это мы можем делать.

–Формула успеха. Оскаровский лауреат Анжей Вайда как-то сказал, что режиссер должен обладать душой поэта и волей капрала. Согласны ли вы с этим и какова ваша формула успеха?

–Согласна. Деспотизм – он и есть деспотизм. Тут ничего по-другому не делаешь, причем это надо делать не палкой, а мягко, чтобы все понимали: я люблю, но по-другому нельзя.

–Вас называют деспотом?

–Думаю, что нет.

–Итак, ваша формула успеха.

–Не буду оригинальной, наверное. Я скажу, что самое трудное на свете – это верить и любить. Любить детей – вообще очень трудно.

–Мужчин легче?

–Да, потому что мужчину можно любить, разлюбить… ребенка никак не разлюбишь. И трудно верить, потому что неизвестно, что из этого получится. Я тысячу раз убеждалась в том, что насколько сильна моя вера в событие, в предприятие, в человека – настолько это в будущем и успешно. Любить – это ведь не гладить по голове, это не целовать в щечку. Любить – это простить, поверить человеку и идти с ним дальше. Ведь мы же не застрахованы от предательств, унижений, мы же люди… Так я и напишу: вера и любовь. Может быть, я что-то неправильно сказала, но вот такая я.

Авторская программа Романа Скуднякова "Без галстука" выходит в эфире телекомпании "Волга" по воскресеньям в 18.55, повтор программы по понедельникам в 17.20. Все самое интересное из программы "Без галстука" - в газете "Аргументы и факты НН". Радиоверсию программы слушайте на радио "Рандеву" (103.4 FM) - по воскресеньям в 19.00 и по понедельникам в 21.00, на радио "Добрые песни" (96,4 FM) – по воскресеньям в 12.05 и на радио "Шансон" по воскресеньям в 15.05 (106,9 FM). Глянцевая версия программы в журналах "Красивые Люди" и "National Business". Полная версия – на сайте Независимого информационного агентства "Нижний Новгород". Вопросы для героев передачи можно присылать в колл-центр "AVK" по тел. (831) 275-85-28 с понедельника по пятницу с 08:00 до 17:00.